Война в Украине для многих россиян стала причиной конфликтов и даже разрыва отношений с самыми близкими. Из-за разной оценки происходящего родители прекращают отношения с детьми, расстаются супруги, близкие друзья становятся недругами. Те, кто переживает подобную ситуацию на собственном опыте, рассказали «Сибирь.Реалии», почему у них нет надежды на примирение. По понятным причинам большинство героев публикации предпочли сохранить инкогнито.
«Ты мне не сын, в моей семье предателей не будет»
Еще до начала войны пиар-директор креативной студии «История будущего» Жан-Мишель Щербак и его мама старались не говорить о политике. «Мама убеждена, что Путин – единственный человек, который спасет страну от всех врагов. Иногда я приходил в гости и видел, как мама, например, смотрит видеозаписи ракетных ударов по Сирии или визиты президента, например в Китай, и как его там встречают. Из последнего, что я от нее слышал: «Ты в этом не разбираешься и не знаешь истории, пусть он правит сколько угодно, лишь бы не было войны». Вчера война началась, и я написал в соцсетях обо всем, что было на душе».
Утром 24 февраля Жан-Мишель разместил на своей странице в Instagram'е такой пост: «Мне никогда не нравилось насилие, я всегда знал, что умные люди не вступают в драку. Если в детстве кто-то задирал меня или обзывал, я пытался сделать все, чтобы выйти из неприятной ситуации с помощью своего ума, а не кулаков. Теперь я повзрослел и вижу, как моя страна присоединяет чужие земли и развязывает войну. Над любым инакомыслием нависает клеймо «иностранный агент», а в худшем случае это заканчивается тюрьмой. Мне страшно, больно и стыдно перед своими друзьями в Украине и перед всеми людьми, которые там живут. Я не знаю, что делать».
Когда мать увидела пост сына, она удалила его из друзей и заблокировала во всех соцсетях. А перед этим написала о том, как она сожалеет, что оказалась матерью предателя: «Мне жаль, что мой горячо любимый сын поддерживает украинско-фашистскую нечисть».
Жан-Мишель попытался переубедить мать, посылая ей ссылки на альтернативные новости, она ответила: «Я с русофобами и предателями Родины не общаюсь». И заодно по-матерински предупредила: «Как только на днях примут закон о распространении гадостей по отношению к руководству страной (я сделала скрин твой и твоих друзей) я тебя первого сдам. Чтобы отвечал по закону по подрыву изнутри. А если еще и гражданства лишат – будет заслуженный финал. Я искренне желаю тебе расстаться с российским паспортом и убираться отсюда на все четыре стороны. Ты мне не сын, в моей семье предателей не будет».
Жан-Мишель к тому времени уже уехал из России. «После такого сообщения я понял, что через неделю точно не вернусь в Россию. Когда вернусь, не знаю – моя жизнь разрушена».
Единственный из родных, кто поддержал Жан-Мишеля, – это дальняя родственница Елена, которая уже 45 лет живет в Украине. «Когда началась война и мама объявила, что я теперь предатель Родины, Елена (из атакованной Украины) написала мне слова поддержки. «Держись, Мишель, похоже ты осиротел, пиши, звони, приезжай, как сможешь, мы мыслим одними категориями, у нас одни ценности: мир настоящий – не «русский мир». Позднее от Елены я узнал, что мама ее заблокировала».
6 марта во двор Елены упала бомба. «Я решил рассказать об этом маме – если она не верит чужим, то, возможно, поверит родному человеку? Но вот что ответила мне мама: «Пусть скажет спасибо нацикам из ВСУ, которые обстреливают свой народ и шарашат по жилым домам, также взяли в заложники собственных граждан и иностранных студентов». Я потерял надежду».
Жан-Мишель до сих пор страдает от того, как поступила с ним мать. Он ведет Telegram-канал «Тот, от кого отреклась мать», где делится своими переживаниями: «Я хочу объединить людей, у которых такие же разногласия с родителями, чтобы они знали, что не одиноки». У канала почти четыре тысячи подписчиков, и от многих из них тоже отреклись самые близкие люди.
«Обещали "Можем повторить" – и повторили: и войну, и 37-й год, и фашизм…»
Кристина из Красноярска после начала войны перестала видеться и разговаривать с родителями, с которыми у нее всегда были очень близкие отношения:
– Я знала: что бы ни случилось, я могу прийти и рассказать маме и папе всё как есть. Они выслушают, дадут хороший совет. Не станут осуждать, а встанут на мою сторону. Если нужно, предложат денег, и не взаймы, а просто так, без отдачи. В общем, за ними я чувствовала себя как за каменной стеной, даже когда у меня появилась своя собственная семья. Это ощущение безопасности закончилось, когда началась война. Мы вдруг оказались по разные стороны баррикад.
Наверное, звоночки были и раньше. Мне нужно было понять, что что-то не так, когда мой отец вдруг подался в сталинисты. При первых фразах «Сталина на вас нет, вот при нем порядок был» у меня было просто недоумение. Что вдруг? Откуда это вылезло? Он что, забыл, что мою бабушку, его родную мать, арестовали совсем девчонкой по закону «о трех колосках», когда она пыталась собрать на колхозном поле немного еды для голодающей семьи? Что с моим дедом она познакомилась в лагере, где он сидел «за контрреволюционные преступления»? Что они оба рано умерли, потому что оставили там здоровье? Как такое можно забыть, как простить? Я не забыла и не простила. Поэтому и не понимала, как он может. Списывала на то, что в такую странную форму вылилось недовольство тотальной коррупцией вокруг – Сталин стал казаться символом порядка. Но все оказалось куда хуже.
24 февраля жизнь для меня разделилась на «до» и «после». Я до последнего не верила, что такое вообще может произойти. Как могло случиться, что мы на рассвете, как фашисты, начали бомбить украинские города, убивать детей и беременных женщин?.. Три месяца уже прошло, а мне все кажется, что я однажды проснусь и обнаружу, что все это страшный сон. Это должен быть сон, потому что ничего подобного просто не может, не должно быть. Это преступление, от которого всем нам придется отмываться десятилетиями, перед всем миром просить прощения, что мы это допустили. Ведь это мы все вернули монархию, отдали страну заворовавшемуся кагэбэшнику и его банде, готовым устроить геноцид братского народа, лишь бы удержать власть.
Когда я узнала, что началась война, меня просто трясло, говорить не могла. Потом проревелась, стало полегче. Решила поехать к родителям, чтобы они не были одни в такой страшный момент. Сработал инстинкт, ведь мы всегда вместе переживали сложные времена. И что вы думаете? Приезжаю, а они сидят и смотрят телевизор как ни в чем не бывало. А там какой-то очередной кремлевский клоун – не то Соловьев, не то Караулов – вещает бред про денацификацию Украины и они все это слушают! Я говорю: «Да как вы можете?» А они не понимают, что мне не нравится, почему у меня слезы на глазах. Для них все нормально, все как должно быть. Говорят, это ты не понимаешь, что происходит. Мол, Украину захватили националисты-бендеровцы, они годами уничтожали наших русских людей в Донецке и Луганске, и мы наконец-то пришли им на помощь. Вот выбьем бендеровцев и снова будем одной большой страной, как при Советском Союзе. Я как это услышала, даже ответить не смогла. Сказала «давайте потом поговорим» и поехала домой. Решила, что, может, это такая защитная реакция, сейчас родители придут в себя, подумают и все поймут.
Приехала к ним еще через несколько дней, когда появились первые сообщения об убитых детях. Решила, что хотя бы это должно помочь им опомниться. У самих ведь дети, внуки – должны понимать, как страшно было бы их потерять. Но нет. Выслушала новую порцию бреда про то, что «освободить» Украину – это наш исторический долг. И все это с пеной на губах, с дикой агрессией, как будто перед ними не родная дочь, а бендеровка стоит. Ладно, думаю, видно еще не отпустило, подождем. После этого мы недели три даже не созванивались.
10 апреля у мамы был день рождения. Я решила, что буду молчать, ни слова о войне – зачем портить праздник? Но они первые начали. К тому моменту уже стало известно о резне в Буче. Я спрашиваю: «А это вы как оправдывать собираетесь?» И тут понеслось. Оказывается, никого из мирных людей наши солдаты не убивали. Это все провокация ВСУ, они сами убивают своих граждан, чтобы нас подставить перед всем миром. Мы, русские, вообще не начинаем войны, мы их заканчиваем. И сражаемся мы не с Украиной, а с Америкой. И да, еще: мы чудом успели нанести упреждающий удар, пока они не напали. И я, дурочка, должна радоваться, что сейчас война идет не на нашей земле, как планировали американцы, а в Украине.
Я пока все это выслушивала, меня чуть не вырвало от омерзения. Открыла в телефоне фотографии убитых людей в Буче, показываю и спрашиваю: «Это что, тоже бендеровцы? Их-то за что?» А они мне: «Это все фейки. Правильно закон приняли за фейки сажать, давно надо было. А то уже и про Путина гадости начали сочинять. А нам без него никак – погибнет Путин, погибнет и Россия».
Я смотрела на них и не узнавала. Кто эти люди? Куда они дели моих добрых, умных, понимающих родителей? И самая страшная мысль: что, если они всегда были такими, а я просто не хотела этого замечать? Сижу, в глазах слезы, в горле пересохло, не вдохнуть. А они даже не видят, что со мной происходят, из них псевдопатриотическое говно через край хлещет… Муж меня схватил за руку, тянет: «Пошли домой», а я пошевелиться не могу. Как он меня домой довез – не помню. Мне плохо было, первый раз в жизни полную кружку коньяка залпом выпила, чтобы в себя прийти.
После этого я у родителей почти месяц не была и не звонила. Сил не было слышать их голоса. Отец мне тоже ни разу не позвонил, мама пару раз набрала о внучке спросить. Я впервые решилась поговорить с ними только через месяц, на 9 Мая. В нашей семье это всегда был второй по значению праздник после Нового года. Мы всей семьей собирались, поминали погибших родственников, слушали песни военных лет… В этом году я впервые за всю свою жизнь не отмечала День Победы. Для меня это больше не праздник – все Путин и его банда растоптали, все изгадили. Обещали «Можем повторить» – и повторили: и войну, и 37-й год, и фашизм…
Но родителям я всё же собралась с силами позвонить, поздравить – все-таки семейная традиция. Говорю: «С Днем Победы!» А они мне с места в карьер: «А ты знаешь, что эти гады на Украине решили 9 Мая не праздновать? Да как они смеют! Мы такую войну пережили, а они отмечать победу не хотят. Да за это всех их уничтожать надо поголовно!»
На этом мое терпение закончилось. Я не стала спорить, просто попрощалась, и все. Я все понимаю, что это мои родители, что они стареют, надо делать на это скидки, но не могу. Внутри какой-то ком ледяной, когда о них думаю… Знаете, я когда раньше читала про Гражданскую войну, не понимала, как могло случиться, что сын против отца шел, а брат против брата. А теперь хорошо понимаю. Для меня теперь мир тоже поделился на своих и чужих. И это огромное горе, что мои собственные родители стали мне чужими.
Уже второй месяц пошел, как мы не сказали друг другу ни слова. Ни они не звонят, ни я. Раньше я такое и представить себе не могла, а сейчас не понимаю, как мы будем смотреть друг другу в глаза, когда все это закончится. Неужели им не будет стыдно, когда они очнутся от этого гипноза, когда зомби-апокалипсис закончится? Очень сильно надеюсь, что будет очень-очень стыдно, потому что иначе я их не прощу. Они ведь не только меня предали, но и свою внучку. Что я ей буду говорить, когда она подрастет и спросит, как относились к войне бабушка и дедушка? Скажу, что они поддерживали убийство таких же детей, как ты? Нет, конечно. Буду врать, наверное. И это тоже страшно, что теперь нам всем придется очень много врать собственным детям.
«Не нас же бомбят, а мы Украину. Пойду еще полчаса досплю»
Оксана из Владивостока после начала войны рассталась с мужем и теперь мечтает увезти из России двух своих детей:
– Я, как сейчас, помню то утро. Я сварила кофе, разливала по чашкам. И тут подружка звонит и говорит: «Война!» Я как чашку держала, так и выронила, разбила вдребезги. Брызги на ноги попали – и не почувствовала, что обожглась, потом уже заметила волдыри. Ведь нас как воспитывали: война – это самое страшное, что может быть. Помню, как бабушка всегда повторяла: «Лишь бы не было войны». И вот тебе, пожалуйста. Я так надеялась, что при нашей жизни войны не будет…
Разбудила мужа: «Вставай, говорю, война началась». Он не сразу сообразил, о чем это я. Включили новости, посмотрели, что происходит. Муж говорит: «Ну, и чего ты меня так рано разбудила? Не нас же бомбят, а мы Украину. Пойду еще полчаса досплю». Как вам такое? Мы третью мировую начали, а он спокойно спать пошел. Там люди гибнут, а ему все равно. Это как вообще? Нормально?
Дальше – больше. Потом он начал мне объяснять, что не о чем тут переживать. Давно пора было показать силу России, а то опустили нас ниже плинтуса, ни во что не ставят. А мы ведь великая держава, и хватит терпеть, что с нами так обращаются. Вот сейчас за несколько дней до Киева дойдем – и все поймут, что с нами надо считаться. Я спрашиваю: «Так, может, и ты воевать пойдешь?» А он: «Может, и пойду, если надо будет».
Я как впервые его увидела. Нет, конечно, я и раньше знала, что он за Путина. Когда Крым-наш провернули, он все восхищался, какой Путин молодец, вернул наши земли, которые Хрущев неизвестно за что Украине подарил. Рассуждал, что Горбачев – предатель русского народа, разбазарил страну, за которую наши предки кровью заплатили.
Сейчас стыдно в этом признаваться, но мне тогда и самой казалось, что он в чем-то прав. Действительно, не украинцы же Крым отвоевали, а мы, так за что он им достался? Наверное, и правда хорошо, что он снова наш. Тем более что ни одной капли крови не пролилось, в Крыму сами захотели быть снова с Россией. Есть в этом историческая справедливость… Я не поняла, что захват Крыма – это подготовка к войне. К санкциям относилась с возмущением: за что против нас вдруг все выступили? Мы же никого не завоевывали, они добровольно присоединились. Мне правда сейчас очень стыдно вспоминать, как я тогда рассуждала.
Наверное, только когда война началась, у меня в голове вдруг щелкнуло и все встало на свои места. Не важно, есть на Украине фашисты или нет, это другая страна, и мы не имеем права вторгаться в нее, чтобы навести свои порядки. Это все равно как если бы мне не нравилось, как соседи живут, и в один прекрасный день я бы пришла к ним с ружьем и стала объяснять, что и как им теперь делать, как жить. А если бы не послушалась, начала убивать одного за другим.
Я бы не хотела, чтобы кто-то вот так вломился в мой дом. И понимаю, почему украинцы готовы до последней капли крови сражаться, лишь бы остановить захватчиков, решивших навязать им свои порядки. Это их право. А то, что творим мы, русские, – это преступление. Именно мы, я с себя ответственности за происходящее не снимаю. Мы все виноваты. Да что тут рассуждать, и так все понятно. Мы все стали военными преступниками, и мне стыдно, что я русская. А что самое страшное, моим детям придется стыдиться, что они русские.
Я когда об этом мужу сказала, он заорал: «Да как ты можешь такое вообще говорить? Ты русская, и этим гордиться нужно! Только посмей что-то такое детям сказать – сразу развод!» – «Хорошо, – отвечаю, – развод так развод». В тот же день собрала детей и уехала к маме. Она меня пыталась успокоить, говорила, что нельзя разрушать семью из-за политики, что детям нужен отец и т. д. Но я считаю: пусть дети лучше растут без отца, чем с уродом, который будет им объяснять, что убивать других людей ради «Великой России» – это нормально. Я не хочу, чтобы мой сын когда-нибудь взял в руки оружие и пошел наводить свои порядки в чужом доме. Я этого не допущу.
Какое счастье, что дети еще маленькие и толком не понимают, что происходит, не задают много вопросов. Конечно, они очень скучают по отцу, особенно дочка. Все время спрашивает: «Когда папа придет? Почему мы больше все вместе не живем?» Я стараюсь говорить им правду. Объясняю, что мама с папой поссорились и больше не хотят быть вместе, но все равно очень их любят. Успокаиваю, что все будет хорошо.
Мои родители тоже развелись, когда я была маленькая, и я понимаю, как это тяжело. Поэтому я и хотела любой ценой сохранить семью, но не могу. Как я могу жить в одном доме с человеком, который считает нормальным убивать ни в чем не повинных людей? А если ему не понравится, что наши дети делают? Он что, и их тоже убьет? Я конечно, преувеличиваю, но кто может гарантировать, что такого не случится? Если для человека заповедь «Не убий!» ничего не значит, это диагноз. Это опасно для окружающих, а я мать и должна прежде всего думать о детях. Мне моя мама твердит: «Ты о детях не думаешь, для них самое страшное это развод». Но она не права. Как раз о детях я и думаю. И самое страшное для них – это не развод, а жизнь рядом с моральным уродом, оправдывающим убийства. Хотя бы от этого я их спасла.
Честно скажу: если бы была возможность, я бы уехала из страны. Как можно дальше увезла бы детей от всего, что сейчас происходит в России. Но, во-первых, муж ни за что не даст разрешения на выезд. А во-вторых, на что мы будем жить? Кому мы там нужны? Никто нам помогать устроиться на новом месте не будет. Я понимаю, что сейчас не до нас, в первую очередь украинцам помощь нужна. Но может, потом и о нас вспомнят? О тех, кто против войны, против Путина, но не может от всего этого убежать. Не нужно платить нам пособия, просто дайте возможность заработать на жизнь. Я кем угодно готова работать, хоть официанткой, хоть горничной, лишь бы спасти детей от этой атмосферы ненависти, которая повсюду. Лишь бы не отдавать их в детский сад, где их заставляют рисовать открытки для «наших солдат-защитников, сражающихся с фашистами». Где родители боятся возмутиться, потому что никто не знает, кто вдруг окажется за Путина и напишет донос. Очень страшно жить в таком мире. Я понимаю, что для украинских детей детство закончилось слишком рано, но ведь не только для них. Расти в стране, в которую Путин превратил нашу родину, – это участь, которой наши дети не заслужили, они ведь ни в чем не виноваты. Мы, взрослые, все виноваты, а они – нет, и они не должны платить за наши ошибки.
12 мая мы с мужем официально оформили развод. Но на самом деле наша совместная жизнь закончилась намного раньше – 24 февраля. Муж, когда приходит навестить детей, периодически заводит разговоры такого плана: «А может, мы поторопились? Все-таки дети…» Но я считаю, что нельзя рубить кошке хвост по частям. Если сломалось – так сломалось, склеить не получится. Тем более что позиция у мужа не изменилась. Наоборот, он теперь еще больше за «Путина – спасителя России» топит, украинцев до последнего «мочить» собирается. Так о каком примирении может идти речь?
«Если дети будут ненавидеть меня за то, что увезла из России, переживу»
Екатерина из Томска увезла с собой во Вьетнам троих маленьких детей и не знает, вернется ли когда-нибудь к мужу в Россию:
– Сейчас все спрашивают, что вы делали эти восемь лет? Отвечаю: окончила университет в Томске, устроилась на перспективную работу в Москве, вышла замуж и родила троих детей. Старшему сыну сейчас пять лет, дочке четыре года, младшему два. И вот уже почти три месяца, как мы с детьми во Вьетнаме, а наш папа – в Москве. 2 апреля мы сели на самолет и улетели без обратных билетов.
Когда началась война, у меня сразу было одно желание – бежать. Пока еще выпускают и не закрыли границы, пока мы можем спасти детей от страшного будущего, которое их ждет в России. Не нужно быть гением, чтобы понять, к чему все идет: война – это только начало, дальше тотальные репрессии и еще более тотальная нищета. Уже сейчас видно, что этот жутковатый прогноз сбывается: число людей за чертой бедности растет, а счет арестованных «за фейки» и прочий бред идет на десятки. У меня мама – преподаватель истории, и я прекрасно знаю, что такое ГУЛАГ. Спасибо, проходили, повторять не нужно. А сценарий «внутренней эмиграции», когда ты вынужден молчать, чтобы не попасть за решетку, меня не устраивает. Это не то будущее, которого я хочу для себя и своих детей. Они имеют право расти там, где можно называть войну – войной, где тебя не посадят за то, что ты говоришь, что дважды два – это четыре. Свобода слова и убеждений – такое базовое право человека, как и право на жизнь или на образование. И я имею все основания уехать из страны, в которой об эти права вытерли ноги.
Я всегда считала, что мой муж разделяет мои убеждения. Мы редко говорили о политике – когда в семье трое маленьких детей, на это просто нет времени. Но почему-то я была уверена, что мы смотрим на происходящее в стране одинаково. Поэтому я даже не ожидала, что он будет против отъезда, особенно учитывая, что он востребованный айтишник и легко может найти работу в любой другой стране. Мне казалось, что тут не о чем думать, нужно бежать, тем более что у нас есть возможность сделать это без потерь в уровне жизни.
Когда я предложила обсудить, какая страна нам подойдет, муж ответил, что тут и думать нечего, эта страна – Россия. Что он патриот и не собирается бросать свою страну в трудную минуту. Повторять судьбу белой эмиграции, чтобы потом когда-нибудь застрелиться от тоски по родине, он не станет. Да, ему не нравится война как метод решения конфликтов, но нельзя считать, что в этом вина исключительно Путина. Это успешная провокация Запада, на которую повелся президент, а теперь уже поздно осуждать его действия. Теперь нужно сплотиться и вместе вытаскивать страну из той ямы, в которую ее запихнули. Вот такая примерно логика. Я пыталась объяснить, что, оставаясь в стране, мы поддерживаем убийства мирных людей в Украине. На это он возразил, что мы не можем судить, что там на самом деле происходит, потому что во время войны лгут обе стороны. Пока он своими глазами не увидит, кто убивает украинцев – русские солдаты или сами же украинские националисты, – ни во что не поверит.
Я поняла, что спорить бесполезно и мне одной придется позаботиться о будущем наших детей. Нашла билеты во Вьетнам, сказала, что нам обязательно нужно побыть в тепле. Дети постоянно болеют, море и солнце помогут им окрепнуть. Отдохнем две-три недели и вернемся. Муж не возражал, тем более что мы уже зимовали во Вьетнаме раньше и знали, что там и как.
Сейчас во Вьетнаме действует так называемое «военное продление» – всем туристам из России и Украины продлевают визы на три месяца из-за того, что идет война. Приехав по e-визе, мы сразу подали на продление. Муж удивился, зачем, но я сказала, что это из-за обратных билетов – вдруг не удастся их купить вовремя, а так не придется переживать из-за просрочки. Говорить всю правду не стала – мне нужно было время успокоиться и подумать. Все знают, что нельзя принимать такие важные решения в состоянии паники. А успокоиться, оставаясь в России, я бы не смогла: у меня была одна мысль – что часы тикают и мы можем не успеть сбежать.
Меня отпустило, только когда мы приземлились в Хошимине. Всю дорогу я боялась, что что-то пойдет не так, нас развернут и отправят обратно. Наверное, никогда не чувствовала такого облегчения, как когда мы вышли из аэропорта. Дорога в Нячанг, где мы арендовали апартаменты, была дорогой к свободе.
К концу апреля я все обдумала и сказала мужу, что мы не вернемся. Он, конечно, был в шоке. Не буду пересказывать все наши споры – их было много, скажу одно: мы так и не договорились. Муж поставил мне ультиматум: или мы возвращаемся до 9 мая, или он подает на развод. Я ответила, что ок, пусть подает, ради наших детей я готова на все, даже на это.
Каждый день он звонил и спрашивал, взяли ли мы билеты. Я отвечала, что он знает ответ. 9 мая он звонить перестал и неделю не отвечал на мои звонки. Потом все-таки перезвонил и сказал, что даст мне еще немного времени подумать. Если я не куплю билеты в Москву, то перестанет высылать нам деньги на жизнь. Честно сказать, в эту угрозу я не поверила: я знаю, насколько он любит детей и никогда не оставит их без помощи.
Конечно, я хочу, чтобы дети росли с отцом. Они очень его любят и очень скучают. Да и я тоже скучаю, не нужно себя обманывать. Но все-таки с каждым днем я все больше уверена, что поступила правильно, когда увезла детей из России. Мои родители поддерживают это решение: они сами уехали из Томска в Казахстан, бросив все – и квартиры, и машины, и дачи. Они понимают, как мне трудно одной с тремя детьми, и предлагают переехать к ним. Наверное, я так и поступлю, если муж не передумает. А этого, похоже, не будет. Я постоянно посылаю ему новости, ссылки на каналы, где говорят правду о войне, но он ничего не хочет слышать. Уперся, как баран, что мы должны быть вместе с Россией, – и все. Никакие аргументы на него не действуют, он словно закрылся от информации, которая ему не нравится. Наверное, это такой способ примириться с неприемлемой реальностью.
Я по-прежнему уверена, что оставаться в России – значит поддерживать то, что происходит. Уехать – это единственный способ выразить протест. Не могу же я выйти на площадь с плакатом «Нет войне!» Меня арестуют, и кто тогда будет растить моих детей? Поэтому я выразила свое несогласие единственным реальным и безопасным способом – уехала из страны.
Я часто думаю: что дети, когда подрастут, скажут о моем решении. Вдруг они меня осудят, вдруг я не имела права решать за них? Тогда я представляю самое страшное: вот они уже взрослые и обвиняют меня в том, что я лишила их родины, лишила отца. Что ж, если они будут ненавидеть меня за это, я это переживу, потому что буду знать – зато они могут открыто говорить все, что думают. Они выросли на свободе, их не зомбировали. Конечно, я надеюсь, что дети все поймут и одобрят, но если и нет, это не самое страшное, что может случиться. Намного страшнее, если муж сдержит свое обещание, перестанет высылать нам деньги и нам придется вернуться в Россию. Этого я боюсь куда больше.
Мои родители, конечно, постараются поддержать нас всем, чем смогут. Наверное, мы все-таки переедем к ним в Казахстан. Мама поможет с детьми, а я буду учиться программированию. Сейчас это самый надежный способ заработать на жизнь. Посмотрим, как все сложится, я готова на все, лишь бы не возвращаться назад.
