Следственный комитет РФ 22 марта возбудил уголовное дело в отношении публициста Александра Невзорова по статье о «фейках о российской армии». Журналиста, которого считают одним из «столпов» российской журналистики 90-х, обвиняют в том, что тот на своем Youtube-канале опубликовал «заведомо ложную информацию об умышленном обстреле Вооруженными силами Российской Федерации родильного дома в городе Мариуполе».
«Публикации сопровождались недостоверными фотографиями пострадавших от обстрела мирных граждан. Источниками распространения этих изображений являются украинские СМИ», – заявили в Следственном комитете. По новому «закону о фейках» Невзорову грозит до 15 лет тюрьмы – если он вернется в Россию. Сейчас он находится за границей. В интервью Настоящему Времени Невзоров заявил, что видел украинцев в бою еще во время чеченской войны и уже тогда понимал, «что это какой-то совершенно улетный народ», и не сомневается в том, что Россия войну в Украине проиграет.
– Выходил ли на вас кто-то из Следственного комитета?
– Нет. Пока на меня никто не выходил. Но на меня тут в пустыне хрен выйдешь, здесь на меня в основном выходят верблюды, козы.
– Это в Израиле у вас так?
– Это неподалеку.
– Как вы услышали из уст Петренко (представителя Следственного комитета – НВ), они вас ищут. Вы планируете вообще возвращаться в Россию?
– Я вообще-то, честно говоря, конечно, планирую возвращаться в Россию. Но здесь возникает такой абсолютно дурацкий выбор: да, я очень люблю терновые венцы, я очень люблю всякие мученичества. Но, к сожалению, это будет теперь выглядеть немножко вторично после Навального. И есть еще одна проблема: если я остаюсь здесь, то я сохраняю способность говорить и все-таки вносить свой вклад в то, чтобы эта бредовая преступная шизофреническая война закончилась. Но если я оказываюсь в России, понятное дело, что из камеры я буду только молчать. Надо мне разобраться, что в моих чувствах мне дороже: то ли возможность красиво закончить свои дни, то ли все-таки еще им попортить.
– Вы опубликовали открытое письмо главе Следственного комитета Бастрыкину, в нем предлагаете закрыть свое дело. Во-первых, зачем вы его написали? Действительно ли вы рассчитываете на ответ или какую-то реакцию от него?
– Что значит зачем? Сейчас из 40 тысяч журналистов в России примерно 10-15-20 еще полностью не заросшие путинским мхом смотрят на меня и прикидывают, гадают, а кем же им быть? Быть ли им действительно журналистами, которые получают заслуженную, пусть не всегда однозначную, пусть не всегда стерильную, но тем не менее славу, или превращаться им в какое-то такое мелкое редакционное говнецо, в пыль, в мебель, которая готова информационно обслужить любого начальника, любое начальственное мурло. Вот они думают, с кого им делать жизнь. И понятное дело, что за всей этой историей в первую очередь наблюдают именно они.
Они понимают, что сейчас время, которое предлагает ценой большой храбрости и больших решений сделать удивительную карьеру, удивительное имя в этой профессии, но да, конечно, ценой лишений. И для того, чтобы они не теряли со мной связь, я, по сути дела, это письмо и написал. Плюс я в общем знаю Бастрыкина и уверен, что он это дело возбуждал без всякого удовольствия, понимая, что он запятнывается в веках как инквизитор, его не очень устраивает эта роль. Это очень далеко от его представлений о себе самом и о своем амплуа.
– Я бы хотел продолжить эту тему. Вы сказали, что у вас были некие договоренности с Кремлем с 2014 года о некоем «корректном» освещении новостных событий. Это так?
– Не о «корректном», не искажайте. Нет, была договоренность о том, что я, скажем так, максимально работаю на треть своего потенциала, потому что Кремль хорошо знает, что я могу натворить в эфирах. И за это они не суют нос вообще в мои дела. Но я говорю то, что я считаю нужным, тогда, когда я считаю нужным, не ориентируюсь ни на кого, ни с кем не согласовывая и посылая этот большой русский цензурный военный корабль на тот самый…
– А кто из сторон, вообще почему, я так понимаю, Россия в лице этих договоренностей с людьми, у которых были, почему они нарушили эти условия?
– Потому что у них сейчас полностью едет крыша. Они понимают, что проигрывают по всем фронтам благодаря пропаганде, благодаря бредовости. Бредовость, как ни странно, иногда очень целебная вещь, очень нужная вещь. И если бы весь государственный аппарат не был бы настолько бредоносен, то, наверное, им было бы сложнее сейчас лгать и выкручиваться. Но мы видим, что они абсолютно любой бред ухитряются высказать и любой бред ухитряются протащить в массы. А массы благодарны, потому что массам чем бредовее, тем лучше.
– Но сейчас по большому счету, как бы я не знаю, правильно это или корректно это говорить, у вас руки развязаны? То есть если они возбуждают на вас уголовное дело – и, соответственно, ни о каких договоренностях речи быть не может? Как вы будете пытаться переубеждать людей, часть общества, уверенных в том, что эта так называемая специальная операция – это правильно?
– Их невозможно переубедить. Надо понимать, что, во-первых, их мнение на самом деле ничего не значит.
Я видел этих людей в 1991 году, я видел этих людей в 1993 году, я знаю, до какой степени эти массы инертны, пустоголовы и лишены малейших представлений о добре, зле, правде, войне. Вот им очень нравится, что сейчас в эту минуту они являются частью большой злобной могучей стаи, которую боится весь мир. Они живут этим страхом, который они внушают человечеству. И это их вполне устраивает.
Другое дело, что это эмоция, она не может быть долговечной. Мы вот сейчас видим этот пропутинский митинг в «Лужниках». Он был своеобразного рода наркотиком, который необходим Путину, который необходим воротилам, скажем так, сегодняшнего режима помладше, чем Путин. Вот они получили пусть и фальшивый, пусть и купленный, пусть и согнанный, но все равно набор чувств и эмоций, которые им так необходимы. И надо сказать, что эта темная публика всегда будет предлагать режиму себя и свои чувства. Да, она будет при этом и денежку за это хотеть, и знамена будет потом бросать в мусорные ведра. Но Россия, к сожалению, всегда ориентирована на то, чтобы в ней победило зло.
24 февраля Россия ввела войска в Украину и начала бомбить и обстреливать ее города: Киев, Харьков, Мариуполь и другие. Российские СМИ эти кадры не показывают по ТВ и не говорят о погибших мирных жителях в Украине. Но мы собрали фото обстрелов и показали их россиянам. Вот какая у них была реакция:
– Сейчас есть таких два утверждения: третья мировая война уже идет, и гражданская война в России уже идет. Какое из них ближе к истине, как вам кажется?
– А ни одно не близко, потому что гражданская война в России не идет, не обольщайтесь. В России все равно очень немного мыслящих людей. И эти мыслящие люди имеют очень малое на данный момент влияние. Оно да, возрастает, но возрастает медленно, опять-таки из-за трусости российской прессы, из-за того, что не существует ни одного средства массовой информации, которое могло бы структурированно и ежедневно объяснять всем, что есть что, а в тех немногих людях поддерживать интеллектуальный и политический оптимизм. Последним таким органом является «Новая газета», но, судя по всем приметам, и ее могут сейчас придушить точно так же, как они сровняли с землей «Эхо Москвы».
Все вот эти одиночные разовые, раз-в-недельные выступления мои или кого еще – это замечательно и прекрасно. Но нужна система подачи информации, и вы как регулярная программа понимаете это не хуже меня. Главное было – изничтожить системы, главное было – показать, что режим не остановится ни перед какими именами, ни перед чьей значимостью и известностью. Они хотят показать, что режим безжалостен и всех, кто помельче, чем я, он просто будет перекусывать, не задумываясь, в два счета.
– Вы в конце января, отвечая на вопрос о возможной войне в Украине, говорили: «Путин может рискнуть, но это его последняя карта». Как мы видим, Путин рискнул. Но сейчас, спустя месяц войны, вы по-прежнему уверены, что карт у него больше не осталось?
– Конечно. И именно благодаря этой войне, как бы она ни закончилась, режим, безусловно, сломает себе шею, никогда режим не увидит победы, потому что это даже не пиррова победа. Это в любом случае поражение. Такой ценой, ценой полного разорения собственной страны, ценой проклятости во всем мире, проклятости на много поколений, такой ценой войны выигранные никому не нужны. Это уже автоматический проигрыш. То есть у Путина в кармане надежно и крепко проигранная война.
– А поймет ли это, как любят выражаться некоторые политологи, «глубинный народ»? И когда он это поймет?
– Поймет, безусловно, и у нас еще будет большая проблема: как всех этих отзомбированных, трусливых, покорных, послушных, тупых, шизофренирующих спасать от гнева толп, не давать их вешать и терзать. Вот это будет серьезная проблема. Это придется делать, потому что я подозреваю, что то небольшое количество цивилизованных людей в России не хотели бы соучаствовать в том, что народ будет делать с сегодняшними гипнотизерами, с сегодняшними проповедниками войны, а несомненно – будет.
– У вас есть представление о том, что Путин будет делать дальше и что будет делать его окружение?
– У меня тоже ответа нет. У него много вариантов. У него есть предложенный «Масяней» вариант, по-моему очень красивый. "Масяня» предлагает ему короткий самурайский меч для так называемого харакири, кто-то предлагает парабеллум, кто-то предлагает кольт, кто-то предлагает люгер, кто-то предлагает Smith & Wesson – то есть вариантов очень много, вот таких вот вариантов чести. А вариантов нечести – это красные кнопки, ядерные ракеты. Все понимают, что мы полыхаем в пламени, ожидать от него каких-то проявлений чести и мужества, я думаю, совершенно бессмысленно.
– Я думаю, что вы наверняка сегодня читали новость про Шойгу, про его пропажу, что не появляется он довольно долго на публике. Как отреагировали?
– Да, я читал. Я никак пока не реагирую, потому что я понимаю, что Шойгу при всех его диких недостатках и не менее диких достоинствах – абсолютно декоративная фигура. Он был назначен другом, не забывайте, что министр обороны – это всегда существо обязательно безвредное, потому что из всех остальных структурных руководителей государства он единственный имеет возможность всегда снести президента, арестовать его и сделать с ним все что угодно. Силы его слишком велики, и они превосходят возможности любого президента. Поэтому, конечно же, к подбору министра обороны очень трепетный, очень тщательный подход. Вот подобрали Шойгу. Он не сможет быть самостоятельной фигурой ни со знаком «плюс», ни со знаком «минус».
– В одном из своих видео, хотя я думаю, что не в одном, вы предрекаете скорое падение путинского режима. Не спрашиваю у вас, когда это будет. Но хотел бы вас спросить, на что это будет похоже? Как он падет?
– Мы же все рожденные в эти невероятные, немыслимые роковые дни, мы сейчас имеем возможность получить совершенно бесценный урок истории, если останемся живы. Мы будем иметь возможность наблюдать процессы не в строчках пыльных книг, не в дурацких постановочных кинофильмах, мы увидим, как эта жизнь, из чего в действительности эта история состоит. Пока это детектив. Пока мы не знаем, и никто, я подозреваю, не знает конца. Предсказывать можно, но любое предсказание будет в той или иной степени неточно и спекулятивно.
– Как вам кажется, что будет с Украиной?
– Украина будет прекрасным комфортным государством, которое на очень много лет станет образцом для всей Европы. В Европе все хорошо с прокладками, монпансье, чудесным чаем и лучшими в мире макаронами. Но тот самый боевой дух, желание за свою свободу перегрызть глотку, очень европейское желание, я бы сказал, такое, как будто бы оно пришло из прошлых веков, очень чистое и очень искрометное желание свободы и готовность за эту свободу умирать сделает Украину, несомненно, одной из самых авторитетных стран мира.
– Как думаете, Европа не ожидала такой смелости от украинского народа, от украинской власти?
– А, кроме меня, никто не ожидал, и вы, наверное, тоже. Просто в отличие от вас от всех, я видел украинцев в бою, причем я был на другой стороне. Я был у них в прицеле, и они у меня. И я видел, как они себя ведут. А мой опыт позволяет мне суммировать и оценивать довольно правильно, что называется, тот человеческий потенциал. Это было на чеченской войне, где воевали батальоны еще УНА-УНСО. Но, помимо националистических батальонов, там были и батальоны добровольцев, которые клали свои головы за Чечню, клали храбро и клали необыкновенно результативно. И по стилю их боя, по особенностям допросов пленных и раненых, мне тоже доводилось это все видеть, я понимал, что это какой-то совершенно улетный народ.
